Давно известен тот факт, каждый народ произносит звуки, а значит и слышит по-разному. Это связано, как с историческими условиями формирования языка, с его фонетической структурой, так и с физиологическими особенностями слуха человека, будь то эскимос, бороздящий на своих санях безмолвную снежную пустыню, или китаец, привыкший к разноязыкому многоголосию толпы. В соответствии с произношением и звучанием языка, настраивается и наше ухо, чисто акустически воспринимая непривычную речь, как неприятный резкий или наоборот, слишком глухой звук. Например, немецкая речь резка для нашего слуха, а речь японца, тоже резкая, но отрывистая воспринимается с непривычки как несколько угрожающая. Китаец же, наоборот, говорит мелодично, строя гладкие и закругленные фразы. В соответствии с этими особенностями слуха и речи строится и музыка, и ее, для каждого народа особенная, гармония. Немного резко, например, воспринимается нами национальная японская музыка Гагаку с ее немногословным звуковым рядом и почти абстрактным рисунком мелодии с резкими взлетами и падениями тона. Наоборот, музыка арабов богата тембрами и красками, с преобладанием темных тонов и низких звуков в гармонии. Ухо араба болезненно воспринимает резкий высокочастотный звук и потому музыка мягкая, неторопливая, ритмичная и вкрадчивая.
Разные народы, поэтому и воспроизводят музыку по-разному.
Традиционно, японские усилители, колонки и ресиверы, такие как, например, Pioneer, Sansui, Akai, Technics, звучали всегда подчеркнуто ярко, с преобладанием высоких частот в гармонии, с избытком яркости на верхней середине и в басах и недостатком яркости в нижней ее части, в диапазоне которой придирчивое ухо европейца и привыкло слышать свою родную мелодию.
Лишь в последние примерно 10-15 лет, желая завоевать европейский и американский рынок, некоторые японские формы, такие как Yamaha, Maranz, Sony стали настраивать свой звук более комфортным уху западного человека, с преобладанием средних и низких частот, более мягким и округлым.
Интересно, что примерно то же происходит и при фабричной настройке японцами изображения в своих телевизорах. Японский инженер максимально накручивает краски, контраст и яркость, выделяя главное, по его мнению, и привычное именно для его органов чувств и невольно затушевывая полутона, доводя, таким образом, картинку до состояния некоторой условности, мультипликации.
Так, например, небо в таких телевизорах нереальное, купоросно — голубое, без разных оттенков синего и голубого, а трава такого ядовито зеленого цвета, что режет глаза своей ненатуральностью и отсутствием градаций зеленого на общем фоне.
Звук (и изображение) европейской аппаратуры более привычен для нас. Он спокойнее, ровнее, с большим количеством полутонов и тонких послезвучий. В звуке подчеркнута середина, и именно та область в ней, которая сопоставима с гармонией нашего голоса или дополняет его и в которой заключена наибольшая часть эмоциональной составляющей. Такой звук воспринимается нами как более мелодичный, музыкальный и выразительный. Английский, французский, итальянский или датский звук вследствие общей истории имеют много общего, различаясь в основном в деталях и интонациях. Так англичане любят звук с выпуклой и рельефной серединой, и глубоким басом, и немного приглушенными самыми высокими частотами, отдавая больше внимания крупным деталям и самому смыслу музыки, чем ее мелкому рисунку.
Так звучат, например, классические британские колонки Castle, Epos, Tannoy. Проектируя свои акустические системы, французский инженер, придерживаясь в целом общепринятой европейской гармонии, в нюансах больше тяготеет к утонченным деталям, долго висящим в воздухе послезвучиям затихающей струны, и разнообразию тонких оттенков. Это характерный звук таких классических французских систем как, например, Triangle.
Итальянское восприятие музыки и звука близко к французскому, но их акустика более эмоциональна, выразительна, с особенно красиво и певуче звучащей серединой. Неудивительно, что она великолепно воспроизводит сложные вокальные партии и классическую музыку.
Таковы системы лучшего итальянского производителя, Sonus Faber.
Датчане же, наоборот, обращают больше внимания на формальную точность воспроизведения инструментов, отдают предпочтение масштабности, энергии и скорости воспроизведения звуков, глубине музыкальной сцены, и точности баса. Так звучит акустика одного из самых характерных северных производителей, Systeme Audio.
Мощно, точно, фундаментально, детально, но эмоционально индифферентно, не оставляя слушателя в состоянии сочувствия, соучастия в музыкальном образе, как это возможно при прослушивании итальянского звука.
Немного в стороне от этой традиции стоят немцы. Их звук, внешне беспощадно детальный, прозрачный, немного ригористичный и менее фундаментальный и энергичный чем у датчан или норвежцев, иногда может показаться маловыразительным или даже резковатым в некоторых сложных музыкальных пассажах.
Высокие подчеркнуты, нижняя середина немного провалена, звук быстрый иногда острый и эмоционально холодный и отстраненный. Таков, например, звук техники фирмы Burmeister, виниловых проигрывателей Transrotor и Clearaudio.
Америка любит все большое. Большие авто и большой звук. Он сносит как ураган, пронесшийся однажды по комнате. Он большой не только в смысле предельной электрической мощности, но и в плане восприятия. Американские системы любят подчеркивать главные музыкальные события, делать их скульптурными, выпуклыми, большими, иногда забывая про какие то нежные и тонкие моменты. Слушая их мощь и энергетику в роке или поп-музыке, поначалу поражаешься, как властно вовлекают музыкальные события, как будто накрывает океанской волной.
Но чуть позже, немного очнувшись и вдоволь насладившись красотой одного музыкального материала, начинаешь сомневаться, а нужна ли эта монументальность и энергия в каких то тонких моментах и интонациях у Грига, например, или у Шопена, и не перейдена ли какая то малозаметная, но очень важная грань? Утонченному европейскому уху столь масштабный внешне американский звук может иногда показаться слишком доходчивым и, возможно, даже грубоватым. Яркие представители американской школы звука фирмы JBL и Bose.
В последние 10-15 лет эти исторические и культурные различия в звучании аппаратуры разных народов стали заметно нивелироваться под давлением современного рынка. Фирмы с традиционным японским звуком, такие как Sony или Yamaha, например, пытаются подражать европейскому или американскому звуку, искусственно выпячивая середину, заваливая верх. В результате получается сильно окрашенный звук, который уже утратил японские черты, но еще не приобрел европейской утонченности и музыкальности. Куда лучше обстоят дела у Rotel.
Эта фирма производит, по сути, английский звук в полном смысле этого слова, идеально правильный, ровный и натуральный. Своим путем пошел Maranz, сделав звучание своих аппаратов мягким, комфортным и по своему красивым, с немного приглушенными высокими, выразительным средним басом и заметной окраской на нижней и верхней середине, в нужном диапазоне человеческого голоса. На сегодня, наверное, лишь Pioneer и Denon сохранили все характерные черты японского звука, сохранив формальное, механическое и лишенное эмоциональности звучание. Все чаще в разных странах появляются фирмы, не проявляющие национальные особенности звучания, а строящие универсально звучащие системы. Так, например, совсем не по-немецки звучат колонки Canton, по характеру звука больше напоминая английский вариант.
Если глубоко заглянуть во всю эту палитру звуков и их, национально окрашенных оттенков, можно запутаться и заблудиться и прийти к банальному и неверному выводу о том, что все варианты по-своему хороши и что о вкусах не спорят.
Спорят!
Правильное воспроизведение – одно единственное, то, о котором думал композитор и то, которое старался воплотить талантливый дирижер, и к воплощению которого приложили руки изощренные музыканты. С формальной точки зрения в правильном звуке не должно быть никакой окраски, его темп должен быть верным, а ритм, какой бы он сложный ни был, точно соответствовать замыслу дирижера. По сути же, с эстетической точки зрения, правильное воспроизведение – то, которое властно вовлекает слушателя в свой сложный музыкальный образ, с одной, ярко выраженной музыкальной идеей, но с хорошо различимыми разными эмоциональными интонациями и деталями.
Глеб Науменко
